МИХАИЛ ЗОЩЕНКО
СОБАЧИЙ НЮХ
У купца Еремея Бабкина спёрли енотовую шубу.
Взвыл купец Еремей Бабкин. Жалко ему, видите ли.
— Шуба-то,— говорит,— больно хороша, граждане. Жалко. Денег не пожалею, а уж найду преступника. Плюну ему в морду.
И вот вызвал Еремей Бабкин уголовную собаку ищейку. Является этакий человек в кепочке, в обмотках, а при нём собака. Этакая даже собачища — коричневая, морда острая и несимпатичная.
Ткнул этот человек собачку свою в следы возле двери, сказал «пс» и отошёл. Понюхала собака воздух, повела по толпе глазом (народ, конечно, собрался) и вдруг к бабке Фёкле, с пятого номера, подходит и нюхает ей подол. Бабка за толпу. Собака за юбку. Бабка в сторону — и собака за ней. Ухватила бабку за юбку и не пущает.
Рухнула бабка на колени перед агентом.
— Да,— говорит,— попалась. Не отпираюсь. И,— говорит,— пять ведёр закваски — это так. И аппарат — это действительно верно. Всё,— говорит,— находится в ванной комнате. Ведите меня в милицию.
Ну, народ, конечно, ахнул.
— А шуба? — спрашивают.
— Про шубу,— говорит,— ничего не знаю и ведать не ведаю, а остальное — это так. Ведите меня, казните.
Ну, увели бабку.
Снова взял агент собачищу свою, снова ткнул её носом в следы, сказал «пс» и отошёл.
Повела собачища глазом, понюхала пустой воздух и вдруг к гражданину управдому подходит.
Побледнел управдом, упал навзничь.
— Вяжите,— говорит,— меня, люди добрые, созначительные граждане. Я,— говорит,— за воду деньги собрал, а те деньги на прихоти свои истратил.
Ну, конечно, жильцы навалились на управдома, стали вязать. А собачища тем временем подходит к гражданину из седьмого номера. И теребит его за штаны.
Побледнел гражданин, свалился перед народом.
— Виноват,— говорит,— виноват. Я,— говорит,— это верно, в трудовой книжке год подчистил. Мне бы,— говорит,— жеребцу, в армии служить и защищать отечество, а я живу в седьмом номере и пользуюсь электрической энергией и другими коммунальными услугами. Хватайте меня!
Растерялся народ.
«Что,— думает,— за такая поразительная собака?»
А купец Еремей Бабкин заморгал очами, глянул вокруг, вынул деньги и подаёт их агенту.
— Уводи,— говорит,— свою собачищу к свиньям собачьим. Пущай,— говорит,— пропадает енотовая шуба. Пёс с ней...
А собачища уж тут. Стоит перед купцом и хвостом вертит.
Растерялся купец Еремей Бабкин, отошёл в сторону, а собака за ним. Подходит к нему и его калоши нюхает.
Заблекотал купец, побледнел.
— Ну,— говорит,— бог правду видит, если так. Я,— говорит,— и есть сукин кот и мазурик. И шуба-то,— говорит,— братцы, не моя. Шубу-то,— говорит,— я у брата своего зажилил. Плачу и рыдаю!
Бросился тут народ врассыпную. А собачище и воздух некогда нюхать, схватила она двоих или троих — кто подвернулся — и держит.
Покаялись эти. Один казённые денежки в карты пропёр, другой супругу свою утюгом тюкнул, третий такое сказал, что и передать неловко.
Разбежался народ. Опустел двор. Остались только собака да агент.
И вот подходит вдруг собака к агенту и хвостом виляет. Побледнел агент, упал перед собакой.
— Кусайте,— говорит,— меня, гражданка. Я,— говорит,— на ваш собачий харч три червонца получаю, а два себе беру...
Чего было дальше — неизвестно. Я от греха поскорее смылся.

1923